Избранные письма. - М.: Политиздат, 1990.
Составитель - Анастасия Чеботаревская.Предисловие.Ни в чем так полно, радостно и светло не выражается душа человека, как в отношениях любви. Когда к человеку приходит любовь, могущественная сила, движущая мирами и сердцами, низводящая небо на землю и землю преображающая в сладостный Эдем, то в душе человека умирает все случайное и раскрываются лучшие ее стороны. Как цветение по весне, как звонкий и страстный голос и красивое оперение у птиц, так и в человеке, в его телесном и душевном облике, возникают очаровательные признаки, прельщающие не потому только, что они сами по себе прекрасны, но и потому, что в них наиболее ярко выраженные индивидуальные черты наиболее ясно соприкасаются с началом бесконечного, с тем неутолимым стремлением к идеальному и недостижимому, которое заложено в каждой живой душе.
Все мы любим так же, как понимаем мир. История любви каждого человека - точный слепок с истории его отношений к миру вообще. Образ любимой, носящийся в восторженных мечтах влюбленного, и образ любимого в мечтах влюбленной - вот наиболее ясные и неложные символы их мироощущения. Недаром изображения любви и любовных тревог и томлений занимают такое большое, такое центральное место в произведениях искусства всех времен. Это происходит не от того, что поэты, живописцы, скульпторы обуреваемы любовным пылом, а потому, что верный творческий инстинкт указывает им то состояние человека, когда душа его наиболее открыта верховным началам добра, истины и красоты. Тот, кто любит, не только требует, но и отдает, - не только жаждет наслаждений, но и готов к наивысшим подвигам самоотречения. Зажженный любовью, он дерзает и на то, что превышает его силы.
Составленная в свете этих общих положений, предлагаемая вниманию читателей книга не является сборником писем эротических в тесном значении этого слова; равным образом, ее не следует рассматривать, как сборник, имеющий притязания на историческую полноту и законченность. Эта книга имеет характер исключительно психологический; она задает целью поставить читателя перед зрелищем души, глубоко и сильно переживающей всякое чувство, полнозвучно отзывающейся на всякое проходящее перед ней явление, - одним словом, перед зрелищем души, озаренной любовью.
Письма, собранные в этой книге и написанные теми, кто любил, к тем, кто были любимы, говорят о любви, но не об одной только любви. Душа, просветленная любовью, весь круг своих переживаний озирает с особенным, иногда возвышенным, иногда нежно-интимным, иногда страстным, иногда еще иначе окрашенным, но всегда значительным чувством. Только те письма, в которых выражается это очаровательное излияние любви на весь круг и повседневных и чрезвычайных переживаний, только их и выбирала составительница этой книги, и только тех авторов включила она в круг своего выбора, которые давали в своих письмах эту восхитительную эманацию любви.
Федор Сологуб.
Поделюсь одной перепиской, которая мне очень понравилась. Постепенно буду ее допечатывать.Жорж Занд (1804-1876) развелась в 1831 году с первым своим мужем; встретилась с поэтом Мюссе; в 1833 году влюбленные посетили Италию, где началось между ними охлаждение; Жорж Занд увлеклась доктором Пагелло, лечившим Мюссе во время горячки. Затем она снова сходилась с Мюссе, но на некоторое время. Их бурный роман нашел свое отражение в произведении Ж. Занд "Она и он".Письмо Альфреда Мюссе к госпоже Жорж Занд. Париж, 1833 год.Письмо Альфреда Мюссе к госпоже Жорж Занд. Париж, 1833 год.
Моя дорогая Жорж, мне нужно сказать вам нечто глупое и смешное. Я пренелепо пишу вам, вместо того, чтобы сказать вам все это, по возвращении с прогулки. Вечером же буду от этого в отчаянии. Вы будете смеяться мне в лицо, и сочтете меня за фразера. Вы попросите меня удалиться и будете думать, что я лгу. - Я влюблен в вас. Я люблю вас с первого дня, когда был у вас. Я думал, что излечусь от этого очень просто, видясь с вами на правах друга. В вашем характере много черт, способных меня излечить; я старался убедить себя в этом всеми силами. Но мне обходятся слишком дорого моменты, которые я провожу с вами. Лучше уже вам об этом сказать - я буду меньше страдать, излечиваясь теперь, если вы запрете передо мною двери. Сегодня ночью я решил сказать вам, что я был в деревне, но я не хочу загадывать вам загадок или изображать беспричинную ссору. Теперь, Жорж, вы скажите ваше обычное: еще один докучный воздыхатель! Если я для вас не совсем первый встречный, то скажите мне, как вы сказали бы это вчера в разговоре о другом - что я должен делать. Но прошу вас, - если вы намереваетесь мне сказать, что сомневаетесь в том, что я вам пишу, то лучше не отвечайте мне совсем. Я знаю, что вы обо мне думаете, и говоря это, я ни на что не надеюсь. Я лишусь при этом только друга и тех единственно приятных часов, которые я проводил в течении последнего месяца. Но я знаю, что вы добры, что вы любили, и я вверяюсь вам, не как возлюбленной, а как искреннему и честному товарищу. Жорж, я поступаю как безумец, лишая себя удовольствия видеть вас в течении того краткого времени, которое вам остается провести в Париже, до вашего отъезда в деревню и в Италию, где мы могли бы провести восхитительные ночи, если бы у меня было больше характера. Но в действительности я страдаю, и мне не хватает мужества.
Альфред де-Мюссе.
Письмо Альфреда Мюссе к Жорж Занд. Из Парижа в Венецию, 30 апреля 1834 года.Письмо Альфреда Мюссе к Жорж Занд. Из Парижа в Венецию, 30 апреля 1834 года.
Итак, это не фантазия, мой дорогой брат. Эта дружба, переживающая любовь, над которой издевается весь свет, и я сам столько раз издевался, - эта дружба существует. Значит это правда, ты мне сказала, и я тебе верю, я чувствую - ты меня любишь. Что происходит во мне, мой друг? Я различаю руку Провидения так явственно, как вижу солнце. Но теперь все кончено навсегда, я отказался не от друзей, но от той жизни, что я вел с ними. Мне невозможно начать ее снова, я в этом убежден: как я доволен, что уже испытал это. Ты можешь гордиться, моя славная Жорж, - ты сделала из ребенка человека. Будь счастлива, будь любима, будь благословенна, отдыхай, прости меня! Что был бы я без тебя, любовь моя? Вспомни наши беседы в твоей комнате, посмотри - каким ты меня взяла и каким оставила. Проследи твое влияние в моей жизни, посмотри, как все это очевидно, несомненно, как ты мне ясно сказала: твоя дорога - не здесь; как ты взяла меня за руку, чтобы направить на мой путь. - Присядь отдохнуть на краю этого скромного пути, о дитя мое, ты была слишком утомлена, чтобы долго идти по нему со мной. Но я пойду по нему. Ты должна мне часто писать, и позволять мне описывать тебе мою жизнь с течением времени. Подумай о том, что у меня только ты одна - я все отверг, все подверг хуле и сомнению, кроме тебя. Скажи мне, хватило бы у тебя на это мужества? Всегда ли в бурю, подымая взоры к небу, подобно растерявшемуся кормчему, увижу я там свою звезду, единую звезду моей ночи? Спроси себя. Эти три письма, полученные мною, должен ли я считать за последнее рукопожатие покидающей меня возлюбленной, или за первое - друга? Забудь меня, сделайся равнодушна - что из того? Разве не держал я тебя вот в этих объятиях. Знаешь, почему я не люблю никого кроме тебя? Знаешь, почему теперь, когда я являюсь в свет, я смотрю исподлобья, словно пугливая лошадь? Я не обманываюсь относительно твоих недостатков: но ты никогда не лжешь. Вот почему я тебя люблю. Я отлично помню ту ночь, когда я писал письмо. Разве ты говорила, что любишь меня? Разве я не был предупрежден? Имел ли я какое право? О, мое дорогое дитя, - когда ты любила меня, ты меня не обманывала. В чем мог я тебя упрекать в течение семи месяцев, когда виделся с тобой изо дня в день? Разве тот не жалкий трус, кто решится назвать вероломной женщину, достаточно уважающую его для того, чтобы предупредить, что его час пробил? Ложь - вот что меня отталкивает, что делает меня самым недоверчивым из людей, - и, быть может, самым несчастным. Но ты так же правдива, как благородна и горда.
Вот почему я доверяю тебе и буду защищать тебя перед целым миром, до последнего издыхания. Теперь, кто хочет, может меня обманывать, издеваться надо мной, топтать меня, я могу перенести все страдания, я знаю, что ты существуешь. Если во мне есть что хорошее, если я создаю что-либо большое, скажи - ты ведь знаешь, откуда все это? Да, Жорж, во мне есть что-то более ценное, чем я предполагал; когда я увидал этого славного Пагелло, я узнал в нем все свои лучшие стороны, только в очищенном и облагороженном виде. Тогда-то я и понял, что нужно уехать. Не сожалей о том, моя дорогая сестра, что ты была моей возлюбленной. Радость, которую я нашел в твоих объятиях, была, правда, более целомудренна, но не думай, что она была менее велика, чем у других. В твоих объятиях был момент, воспоминание о котором мешает мне до сих пор, и еще долго будет мешать приблизиться к другой женщине.
А между тем у меня будут другие возлюбленные; сейчас деревья покрываются листвой и аромат сирени доносится сюда ветром; все возрождается, и сердце во мне прыгает против воли. Я еще молод; первая женщина, которую я возьму, будет так же молода, я не смогу больше доверять зрелой женщине. Того, что я нашел в тебе, - достаточно, чтобы не желать искать еще.
Я написал тебе печальное, может, малодушное последнее письмо, я его не помню. Я нашел сигаретки, которые ты приготовила к нашему отъезду, оставленные на подносе. Я выкурил их со странной грустью и наслаждением. Затем я взял полусломанную маленькую гребенку с туалета, и повсюду ношу ее в кармане.
Видишь - я рассказываю тебе все свои глупости: но зачем стал бы я изображать себя более героичным, чем я есть! Ты поможешь своему другу утешить твоего возлюбленного. Знаешь - что очаровало меня в твоем письме? Тон, которым ты говоришь о Пагелло, о его заботах о тебе, о его преданности, и откровенность, с которой ты позволяешь мне читать в твоем сердце. Будь со мною всегда такова. Этим я горжусь. Друг мой, - женщина, говорящая так о своем новом возлюбленном покинутому ею и еще любящему ее, дает ему доказательство самого большого уважения, какое только может получить мужчина от женщины.
Переда Пагелло, что я благодарю его за любовь к тебе и заботы. Неправда ли это самое комичное в мире чувство? Я люблю этого малого, почти так же, как тебя, считайся с этим, как знаешь. Он - причина того, что я потерял все мое жизненное богатство, а я люблю его, словно он мне его подарил. Мне бы не хотелось видеть вас вместе, но я счастлив, думая, что вы вместе. О! Мой ангел, мой ангел, будь счастлива, и я буду счастлив этим.
Прощай, мой брат, мой ангел, моя птичка, моя обожаемая крошка, прощай все, что я люблю под этим мрачным небом, все, что я нашел на этой жалкой земле. Поешь ли ты иногда мои старые испанские романсы? Думаешь ли когда-нибудь об умирающем Ромео? Прощай, моя Джульетта. Ramenta il nostr`amor.
Письмо Жорж Занд к Альфреду Мюссе. Из Венеции в Париж, 12 мая 1834 года.Письмо Жорж Занд к Альфреду Мюссе. Из Венеции в Париж, 12 мая 1834 года.
Нет, мое дорогое дитя, эти три письма не надо считать последним рукопожатием покидающей тебя возлюбленной, - это объятие верного тебе брата. Это чувство слишком прекрасно, слишком чисто и слишком нежно для того, чтобы когда-либо я захотела его лишиться. А ты, мой малютка, уверен ли ты в том, что никогда не порвешь с ним? Новая любовь не потребует ли от тебя этого условия? Пусть память обо мне не отравит не единой радости твоей жизни, но пусть и эти радости не омрачат и не уничтожат моей памяти. Будь счастлив, будь любим. Да и как тебе не быть счастливым и любимым? Храни мой образ в потайном уголке твоего сердца, и заглядывай туда в дни печали, чтобы находить утешение или ободрение. – Ты не пишешь ничего о своем здоровье. Впрочем, ты говоришь, что аромат весны и сирени доносится ветром в твою комнату, заставляя сердце твое биться любовью и юностью. Это признак здоровья и силы – самый нежный из даров природы. Люби же, мой Альфред, люби по-настоящему. Полюби молодую, прекрасную женщину, еще не любившую, не страдавшую. Заботься о ней и не давай ей страдать. Сердце женщины ведь так нежно, если это только не камень и не ледышка. Я думаю, что середины не существует, так же, как нет ее в твоей манере любить. Напрасно ты стараешься огородиться своим недоверием, или укрыться за беспечностью ребенка. Твоя душа создана для того, чтобы любить пламенно или совершенно очерстветь. Я не могу поверить, чтобы с таким запасом сил и юности ты мог удариться в священное постоянство. Ты будешь выходить из него постоянно и безотчетно устремишь на недостойные объекты щедрый поток твоей любви. Ты повторял сотни раз – и как бы от этого не отрекался, - ничто не вытеснит этих слов: в мире есть только одна значительная вещь – любовь. Быть может – это божественная способность, утрачиваемая и вновь обретаемая, которую надо культивировать или покупать ценою жестоких страданий и мучительных испытаний. Быть может, ты любил меня мучительно для того, чтобы отдаться другой любви непосредственно и легко. Быть может, та, будущая возлюбленная, будет любить тебя меньше меня, но возможно, что она будет счастливее и более меня любима. В этих вещах столько необъяснимого, и Господь наталкивает нас на столь новые и неожиданные пути! Отдайся судьбе, не спорь с ней. Она не предает своих избранников. Она ведет их за руку к подводным рифам, где они должны научиться жизни, чтобы потом воссесть за пиршество, где будут отдыхать. Моя душа теперь успокаивается, и надежда нисходит ко мне. Моя фантазия гаснет и устремляется исключительно к литературным вымыслам. Она покинула меня в реальной жизни, и уже не устремляет меня за пределы благоразумности и обычности. Но сердце мое остается и останется навсегда чувствительным и легко возбудимым, готовым непроизвольно сочиться кровью при малейшем булавочном уколе. В этой чувствительности есть что-то болезненное и особенное, от чего не вылечишься в один день.
Впервые в моей жизни я люблю без страсти. Ты еще до этого не дошел. Быть может, ты придешь к этому с другого конца. Быть может, твоя последняя любовь будет самой романтической и самой юной. Но твое доброе сердце, - умоляю тебя, не губи его! Пусть оно участвует целиком или частью во всех в твоих увлечениях, но пусть оно всегда играет свою благородную роль, чтобы ты мог когда-нибудь оглянуться назад и сказать подобно мне: Я много страдал, иногда заблуждался, но я любил. Это жил я, а не какое-нибудь выдуманное существо, - создание моей гордыни и скуки. Я пробовал играть эту роль в минуты одиночества и тоски, но только ради того, чтобы помириться с одиночеством, а когда я бывал вдвоем, я отдавался как ребенок, я делался таким глупым и кротким, какими нас хочет видеть любовь.
Любовь – это счастье, которое дарят друг другу.
О Господи, о Господи! Я упрекаю тебя, - тебя, который столько страдал! Прости мне, мой ангел, мой возлюбленный, мой горемычный. Я так страдаю сама, - не знаю, кого мне в этом винить? Я жалуюсь Богу, прошу у него чудес: он их не дает, он оставил нас. Что будет с нами? Следовало бы, чтобы один из нас был достаточно силен для того, чтобы любить, или для того, чтобы выздороветь от этой любви, но не обманывай себя, у нас нет этой силы ни на то, ни на другое, - ни у тебя, ни у меня. Ты веришь, что можешь еще меня любить, потому что можешь надеяться утром на то, что отрицаешь вечером. Тебе двадцать три года, а мне тридцать один, и позади меня столько горя, столько страданий и слез! К чему идешь ты? Чего ты ожидаешь от одиночества и обострения уже и теперь столь жгучих страданий? Увы, я чувствую себя безвольной и обессиленной, словно оборвана струна; вот я катаюсь по земле вместе с моей разбитой любовью, словно с трупом, и страдаю так, что не в силах подняться для того, чтобы похоронить ее или призвать снова к жизни. А ты, ты хочешь жить еще обостряя свои муки. Разве тебе их недостаточно такими, какие они есть? Что касается меня, - я не думаю, что существовало что-либо худшее моего нынешнего состояния.
Но ты еще надеешься? Ты, может быть, еще оправишься от этого? Да, я вспоминаю, ты говорил, что будешь сражаться и выйдешь победителем из борьбы, если только не погибнешь сразу. Да, это верное, ты – молод, ты – поэт, ты в расцвете сил и красоты. Попытайся же. А я – я умру. Прощай, прощай, я не хочу тебя покидать и не хочу брать тебя снова. Я не хочу ничего, ничего. Я стою на коленях, вся разбитая, пусть не говорят мне ни о чем. Я хочу обнимать землю и плакать. Я не люблю тебя больше, - и я обожаю тебя навеки. Я не хочу больше тебя, - но не могу без тебя обойтись. Кажется, только одна небесная молния могла бы излечить меня, уничтожив. Прощай, оставайся, уезжай, но только не говори, что я не страдаю. Только одно это может заставить меня еще больше страдать, моя любовь, моя жизнь, мое сердце, мой брат, моя кровь, - уходи, но убей меня, уходя.
***
Письмо Жорж Занд к доктору Пагелло. Венеция.Письмо Жорж Занд к доктору Пагелло. Венеция.
У нас, - рожденных под различными небесами, не только мысли, но и сам язык - различны, не одинаковые ли по крайней мере у нас сердца? Влажный и сырой воздух моей родины оставил на мне свой меланхолический и нежный след, но какими страстями одарило тебя благородное солнце, позлатившее твой лоб? Я знаю, что значит любить и страдать, но какое у тебя понятие любви? Твой огненный взгляд, твои безумные объятия, твои дерзкие желания пленяют меня и в тоже время внушают мне страх. Я не умею ни побороть твою страсть, ни разделить ее. В моей стране любят не так - рядом с тобой я кажусь бледной статуей, я взираю на тебя с изумлением, желанием и тревогой. Я не знаю - любишь ли ты меня взаправду? И не узнаю этого никогда. Ты едва умеешь лепетать несколько слов на моем языке, а я не знаю твоего настолько, чтобы предлагать тебе столь тонкие вопросы. Может быть, ты и никогда не поймешь меня, даже если бы я и изучила основательнейшим образом твой язык. Места, где мы жили, люди, которые нас воспитали, виноваты в том, что несомненно наши мысли, чувства и потребности делают нас чужими друг другу. Моя слабая природа и твой огненный темперамент должны порождать совершенно различные представления. Тысячи мелких огорчений, которым я подвержена, для тебя не существуют, ты, вероятно, смеешься на тем, над чем я плачу. Или, - быть может, ты совсем не знаешь слез?
Найду ли я в тебе товарища или властелина? Узнаешь ли ты, почему я печальна? Знакомы ли тебе состраданье, терпенье и дружба? Может быть, тебя воспитали в убеждении, что у женщин нет души? Уверен ли ты, что душа у них есть? Ты не христианин, но и не мусульманин, не культурный человек и не дикий, да и вообще, что ты за человек? Что скрывается за этой надменно-выпяченной грудью, за этим львиным взглядом, за этим царственным лбом? Подымаешься ли ты к небесам, хоть бы во сне, в грезах? Уповаешь ли на Бога, когда люди делают тебе зло? Хочешь ли ты меня или действительно любишь? Сумеешь ли ты быть благородным, когда страсть твоя утихнет? Знаешь ли ты меня, тревожит ли тебя это незнание? Кажусь ли я тебе чем-то неведомым, о чем грезят и мечтают, или я в твоих глазах только женщина, подобная тем, что прозябают в гаремах? Знаешь ли ты потребность души, которую время не усыпляет и человеческие ласки бессильны утолить? Я не знаю ни твоего прошлого, ни характера, не знаю, что думают о тебе люди, которые тебя знают. Я люблю тебя, не зная, смогу ли я тебя уважать. Я люблю тебя потому, что ты мне нравишься, быть может, скоро я буду вынуждена тебя ненавидеть. По крайней мере, ты не будешь меня обманывать, не будешь давать мне пустых обещаний, лживых клятв. Будешь любить меня так, как ты понимаешь любовь и как умеешь любить. То, чего я тщетно искала в других, я не найду и в тебе, но пусть я буду верить , что в тебе это было. Ты позволишь мне истолковать по-моему, - без примеси лживых слов, взгляды и ласки, так часто меня обманывавшие. Я буду красноречиво истолковывать твои грезы и твое молчание. Я буду приписывать твоим поступкам то толкование, которого мне хотелось бы. Когда ты будешь со мной нежен, я буду думать, что твоя душа обращается к моей; когда ты будешь взирать на небо, я буду думать, что твой дух стремиться к вечному горнилу, из которого исходит. Итак, останемся такими, какие мы есть, не прибегая к изучению наших языков. Не хочу знать, что ты делаешь из своей жизни, и какую роль ты играешь среди людей. Прячь от меня свою душу, чтобы я могла всегда представлять ее себе прекрасной!Альфред Мюссе (1810-1857), после романа с Жорж Занд, пережил еще очаровательную весну, влюбившись в марте 1837 года в молодую девушку - Эмэ д`Альтон, жениться на которой он не решился вследствие своей необеспеченности, и вышедшую впоследствии, уже 50-ти лет, за старшего его брата - Поля. Она вдохновила Мюссе на несколько стихотворений и "Сына Тициана".Письмо Альфреда Мюссе к Эмэ д`Альтон. Париж, апрель 1837 года.Письмо Альфреда Мюссе к Эмэ д`Альтон. Париж, 14 апреля 1837 года.